Запрос на проверку учебной программы и педагогов Николая Десятниченко депутаты Госудумы, долго не рассуждая, отправили в Генпрокуратуру РФ. Даже если оставить в стороне само выступление гимназиста, вообще-то основанное на исследовании судьбы конкретного человека, подобные меры свидетельствуют о том, какая непосильная ответственность сегодня ложится на школу и учителей.

Заместитель председателя комитета Госдумы по образованию и науке Борис Чернышов конкретизировал образовательный промах, заявив, что учителям следовало заранее отредактировать речь ученика. Не забыл зампред упомянуть и "врагов государства". Примечательно, что Борис Чернышов, родившийся в 1991 году, продолжает транслировать советские установки, от которых современная школа еще недавно стремилась избавиться.

Справедливости ради надо сказать, что от всех обвинений, которые предъявляются школе – участие детей в акциях протеста, хулиганские публикации в сети, попытки суицида и пр., школа не отказывается. То ли сказывается привычка административного послушания, то ли трудно отказаться от роли главного воспитателя, учителя с большой буквы, который вместе с подобной ответственностью получает и неограниченные возможности. Однако, для того, чтобы построить современных учеников по линеечке, понадобится не только новая единая программа, несчетное количество Марь Иванн, но и решетки на окнах, надзиратели в коридорах и жесткая цензура в сети.

Создается впечатление, что российское общество, не способное сосредоточиться на себе и поработать над собственными ошибками, весь пыл и надежды обратило на подрастающее поколение. Схема, понятная в условиях советской действительности, когда других ценностей в жизни семей просто не оставалось, и логичная в пору экономической нестабильности, которая заставляет родителей вкладываться в детей, как в гарантов будущего благополучия. Однако любой педагог вам скажет, что ребенок живет и воспитывается здесь и сейчас, под влиянием семьи, книжек, соседей, друзей, средств массовой информации и, в числе прочего, атмосферы школы. Показательно, что школьника из Нового Уренгоя осудили не только депутаты Госдумы, но и в Совете Федерации, и только министр образования Ольга Васильева заступилась за учащегося. Ее, кстати, поддержал и бывший министр образования Андрей Фурсенко. Просто потому, что, в отличие от народных избранников, они понимают, о чем идет речь и могут оценить реальные риски подобных словопрений. И так учителя предпочитают не ходить с детьми в походы, избегают экскурсий, и страшно представить, что будет с педагогом, к которому ученик заглянул в гости на чай. Теперь к числу запретных мероприятий внеклассного характера прибавится также участие в различных проектах, и никакая денежная надбавка уже не заставит учителя поддержать инициативу мотивированного ученика, поскольку любое исследование, как показали депутаты, можно истолковать превратно.

Сегодня школа оказалась на "передовой" еще и потому, что в ней отражаются проблемы общества, в которых общество не готово винить себя. А поскольку информация стала доступнее и распространяется намного быстрее, чем прежде, локальные происшествия принимают глобальный масштаб. Кроме того, надо учитывать, что обязательное образование охватывает все население России в возрасте от 7 до 18 лет, а число педагогических работников только общеобразовательных учреждений больше миллиона. Понятно, что среди такого количества участников образовательного процесса (сюда следовало бы добавить еще и родителей) найдутся разные дети и разные педагоги. Другое дело, что степень идеологического внимания со стороны государства превратила мирные прежде профессии, такие, как учитель или библиотекарь , в "расстрельные", добавив к рисками профессионального характера риски политические.

Полный когнитивный диссонанс

Евгений Ямбург, директор Центра образования № 109

- Все хотят рая в школе. И государство, которое не в состоянии обеспечить консенсус, требует от школы потрясающих вещей. В свою очередь родители представляют этот рай иначе. Приведу несколько примеров. В прошлом году 23 февраля, девочки поздравляют мальчиков, и тут встает мальчик-чеченец и говорит: "Я ненавижу ваш праздник. В этот день начали уничтожать и вывозить мой народ". Дальше. Ко мне приходит священник в полном облачении и говорит: "Евгений Александрович, я запрещаю своей дочери присутствовать на уроках литературы, пока там изучается евангелие от дьявола - роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Это оскорбляет мои религиозные чувства". Третья проблема. Мы все за толерантность, и я беру в школу детей и больных, и с проблемами в развитии. Абстрактно родители - за, однако настоятельно требуют прекратить это. Потому что, понятно, в большом классе к такому ребенку больше внимания, а их ребенку надо сдавать ЕГЭ. И все эти дети учатся в одном классе, и каждая семья по-своему представляет, что такое идеальная школа. То есть происходит полный когнитивный диссонанс.

И что самое неприятное, что мы недавно выяснили, диагностируя университетский детский сад. У 4,5-летних детей присутствует страх войны. Доигрались! Они что, на Луне живут, эти дети? Я не защищаю школу, хоть уже 42 года работаю директором школы. Просто, если вам все не нравится, почему начинаете с парикмахерской?

Общество интересуется школой в драматических ситуациях - учительница закрыла рот первокласснику, чтобы он не мешал; другая написала на лбу "дурак". Я не защищаю честь мундира, но существуют обстоятельства, неведомые не профессионалам. Очень усложнился контингент учащихся. Например, дети с синдромом дефицита внимания и геперактивностью, у которых интеллект в норме, но есть нейронные нарушения и внимания они не держат, мешают другим. Кто, когда и где учил педагогов работать с такими детьми? Выгнать такого ребенка из класса нельзя, учительница за него отвечает, а что делать – в педвузе не рассказали. И такая ситуация оборачивается профессиональной трагедией.

Сегодня в массовом сознании учитель - это жалкая фигура, которую можно палкой гонять по классу. Другая позиция – преподаватель над учениками издевается, совершает психологическое насилие. Но я не могу себе представить, чтобы в хорошей школе (я много езжу по стране),где замечательные традиции, атмосфера дружественности, где люди из поколения в поколение живут вместе, были бы возможны такие вещи. Хотя психически больной человек может проявиться в любую секунду в любом месте, никто не застрахован .

Процент добра и зла за эти 40 лет не уменьшился. В моей книге "Беспощадный учитель. Педагогика нон-фикшн" есть такой текст: "Наша земля приходит в упадок; взяточничество и коррупция процветают; дети перестали слушаться родителей; каждый хочет написать книгу, и конец света уже близок". Про нас, не так ли? А это третье тысячелетие до нашего века, знаменитый Папирус Присса.

Конечно, в любые переломные эпохи работать сложнее. Но если есть мускулы культуры, то все преодолимо. И надо действительно понимать, что ребята очень сильно от нас отличаются и имеют на это право. Учитель должен владеть, прежде всего, искусством диалога. Я глубоко убежден, что сегодня самым развращающим фактором является не порнография, а телевизионные ток-шоу. В 1916 году вышла замечательная книжка православного философа, священника Поворнина, которая называлась "Искусство спора". Она выпускалась в 1916, 1918, Крупская издала ее даже в 1924 году. Позже, когда основным аргументом в споре стали кулак и пуля, книжка была изъята, а должна быть настольной. Там дается типологию спора, и высший тип спора - это когда люди ищут истину и получают удовольствие не потому, что один победил другого, а потому, что вместе они нашли истину. Об этом очень хорошо писал Александр Иванович Герцен в "Былое и думах" - у славянофилов и западников сердце было одно. Сегодня то, что мы имеем, - это шпана, а не славянофилы и западники. Мне трудно себе представить, чтобы славянофил Хомяков искал компромат на западника Грановского. Это были люди одной культуры.

Я вижу огромное число замечательных ребят, которые по-другому мыслят, которым неинтересно телевидение. И это нормальное поколение, в отличие от тех, кто с ужасом смотрит горячие новости. Они не жили при Советском Союзе, не слышали, что в деревнях перед учителем за километр снимали шапку. А то, что сегодняшние функции и навыки учителя безмерны, меня только радует. Я считаю, что главная компетенция учителя - это бесконечно учиться самому.

Antiteacher

Александр Степанов, учитель информатики, автор YouTube-проекта "Antiteacher"

- Я ни разу не работал с директором-мужчиной, и не было такого случая в жизни, чтобы я работал не в женском коллективе. На самом деле, учитель-мужчина в школе под уголовной статьей работает, потому что всегда найдутся девочки, которые будут обожать его и любить. И эта проблема серьезная. С парнями, начиная с 12 лет, я знаю как поступить и что сказать, а как объяснить девочке - чтобы и не обидеть ее, и показать дистанцию. В работе учителя-мужчины для меня это наиболее сложная задача.

Что касается других угроз, то их избежать легко. У меня всегда открытые уроки: кабинет на первом этаже, окна открыты, штор нет, дверь нараспашку. Просто однажды я пришел к выводу, что открытая дверь ограждает меня от подобных рисков. Если вы очень боитесь, повесьте камеру у себя в кабинете. Во-первых, это колоссальный опыт - давать каждый урок как открытый. Потом сделать его как онлайн урок, когда дети находятся в другом месте.

У меня много учеников в Сети, причем не только из школы, где я сейчас работаю, но и из предыдущей. Я задал им вопрос - "Каким вы видите учителя и классного руководителя - рубаха-парень, ваш родной, любимый всеми, который всегда с вами, или чтобы не лез в вашу личную жизнь?" Так вот, они хотят, чтобы он был внимательный, отзывчивый, но при этом не залезал в душу.

Зачем я здесь

Анастасия Серазетдинова, тьютор, преподаватель словесности "Новой школы"

- Я работала в частных школах, где учатся дети достаточно обеспеченных людей. Там риски гораздо выше, потому что такой социальный слой людей. Но я думаю, что если учитель может себе в чем-то отдавать отчет - это уже прекрасно.

Я, конечно, не из советской эпохи, но воспитана на советской литературе и советском кино. И мы в школе могли сказать учителю "Вы не правы", но не по одиночке, а коллективно. А сейчас учитель должен заслужить доверие, потому что ты неинтересен им как просто взрослый. И уважать тебя как просто взрослого никто не будет.

Родители не готовы давать выбор ребенку, потому что родитель точно знает, как надо. И когда говоришь, что родителю - родителево, они очень тяжело это воспринимают. Громко, наверное, сказано, но мы, тьюторы, учим отпускать, быть рядом, но при этом не мешать. Нашим родителям сложно это, потому что все родители думают, что они учителя. А учителя иногда думают, что они родители. Смешение ролей, к сожалению...

Что касается профессии учителя, то всякий раз, когда ты входишь в класс, ты должен задавать себе вопрос: "Зачем я сегодня здесь? Почему пришел к этим детям? Что я с собой принес?" И все, что у тебя есть негативного, накопившегося, ты должен, как пальто, повесить на вешалку и только тогда войти. Осознанность - это самое главное и важное, чему должны учить в педагогическом университете.

Кто прав, а кто виноват

Андрей Пентин, медиатор, куратор школьной социально-психологической службы фонда "Будущее сейчас":

- Я не считаю, что школа что-то не так делает. У меня, скорее, есть идея, что дети и педагоги находятся на передовой, и им очень тяжело. Из-за большого разнообразия сегодняшних детей и родителей, стоящих за этими детьми. Здесь целый веер рисков, в том числе для детей. Если говорить о каком-то не экстремальном случае, то в первую очередь есть опасность остаться вообще без пространства для своего голоса, даже без знания того, что этот голос можно подавать, выражать, поскольку чаще всего за детей в школах все решают взрослые - педагоги, родители, пытаясь друг с другом договориться. Если не получается, то они расширяют сообщество взрослых, даже если дело касается конфликта между двумя учениками. И вместо того, чтобы передать им какую-то ответственность, создать условия, чтобы они могли друг друга как-то слышать или учиться этому, мы действуем в своем привычном ключе - берем на себя право решать, кто прав, а кто виноват. Хотя в школе вполне уместно исходить из идеи, что у каждого своя правда, у каждого свой контекст. И как раз на конфликтных ситуациях можно учиться.

Педагоги находятся в еще более сложной ситуации, чем дети. На них давят со всех сторон, в том числе физически на уроке, где ученики численно их превосходят. К тому же школьники считают, что педагог еще должен заслужить у них уважение. Родители, которые стоят за этими детьми, тоже начинают качать права, потому что сегодня педагог - то ли поставщик образовательных услуг, то ли авторитет, который должен вести за собой. И этот когнитивный диссонанс – совершенно разная ценностная и культурная установка, сильно усложняет жизнь педагогам. Потому что сверху есть администрация, которая ждет результатов, есть требования, связанные с достижением предметных целей, ЕГЭ. И это замеряется, в отличие от поведения, дисциплины, коммуникативной компетентности.

Поэтому сегодня актуальным, на мой взгляд, являются практики психологические, которые направлены на развитие навыков, на освоение личностных компетенций, на умение договариваться друг с другом, слышать, справляться со стрессом. И это те самые личностные компетенции, которые прописаны во ФГОСах, которые декларируется на уровне всяких документов, но при этом ресурса и пространства для их реализации нет. А это своего рода коучинг, который чаще звучит в контексте бизнеса. Почему-то бизнесмену актуально развивать навыки, а детям - нет, детей надо диагностировать и корректировать.

Сегодня очень много борьбы за власть даже внутри отдельного класса, банальный стресс захватил жизнь и детей, и взрослых. Но совсем необязательно это должно заканчиваться травлей или, не дай бог, суицидальной попыткой. Местом, где мы просто дружим, общаемся, решаем конфликты, становится как раз школа.

Источник: Радио Свобода